Нельзя сказать, что они недооценивали стремление бывших стран Варшавского договора присоединиться к западным структурам и тем самым защитить себя от страны, которая притесняла их в течение полувека. Германия продолжала пребывать вне себя от радости от воссоединения с бывшей ГДР после крушения Берлинской стены. Трудно сказать, был ли в этом какой-то прагматизм или торг, хотя последнее для Германии имело особое значение. Скорее, тут имело место неясное ощущение, особенно в европейских интеллектуальных кругах, что Россия «принадлежит» Европе, что у них общая история и культура, и что настало время — несмотря на все недостатки российской демократии — приветствовать ее возвращение «домой». Одним из аргументов в поддержку такой позиции было утверждение, что принятие России в европейский дом — лучший способ совершенствования в ней демократии.
Типичным сторонником такой точки зрения был президент Франции Жак Ширак. С Россией его связывал и личный интерес. В 1930-е гг. в доме его родителей жил русский эмигрант. Ширак выучил русский язык, даже перевел на французский язык «Евгения Онегина». По словам его советника по делам дипломатии Мориса Гурдо-Монтеня, Ширак чувствовал нечто «вечное» в России, что она не целиком европейская и не целиком азиатская страна. У него сложились хорошие отношения с Ельциным, который устраивал ему приемы с черной икрой в сауне. К Путину он поначалу отнесся прохладно, но имел желание отложить в сторону все свои |