|
начало тут
Больница
Старший врач отделения нейрореанимации Виталий Бычков последние полгода стал часто оставаться на ночные дежурства. С ним случилось то, что обычно называют трудоголизмом, а на самом деле – усталость. Больше не было желания принимать решения за двоих, а затем нести ответственность за этот поступок. И дело не в том, что он перестал любить свою жену, что ребенок – годовалый мальчик с мечтательным выражением близкопосаженых глаз – не вызывал в нем радости. Нет, просто все это далось с таким трудом, столько было убито нервов и усилий, в восьми из десяти – тщетных, что усталость и безразличие ко всему, кроме работы, крепко поселились рядом с ответственностью, и почти что самурайской безупречностью.
Семь лет назад Виталик, тогда еще молодой интерн, познакомился с Оксаной – пациенткой с неярко выраженным эпилептическим синдромом. Неяркость его заключалась в редких, но вполне полноценных припадках, которые были более-менее предсказуемы по головным болям, примерно за сутки до приступа, по падению интереса к жизни и резко повышающейся общей заторможенности.
Самих припадков никто из персонала не видел – они, как правило, заканчивались к приезду скорой, оставляя после себя лишь критически высокое давление. Бригада во главе с врачом заботливо перекладывала девушку с пола на диван, деликатно не замечая сырой одежды, делала укол лошадиной дозы магнезии, и интересовалась – нет ли желания госпитализироваться. Престарелая мама отказывалась, полагая, не без основания, что тишина двухкомнатной квартиры в пятиэтажке в Новогиреево скорее успокоит и поднимет на ноги дочь, чем любая больница, где будут только колоть уколы, и делать ЭЭГ.
Отец Оксаны, умерший в одночасье от инфаркта за полтора года до знакомства дочери с Виталием – был военным, и поэтому был вместе с семьей приписан к поликлинике госпиталя Бурденко в Лефортово. После его смерти никто не стал заниматься переводом двух одиноких, не избалованных счастьем женщин, в другую поликлинику, поэтому раз в два-три месяца, через три-четыре дня после приступа Оксана, чаще одна, реже, когда было совсем худо – с мамой, появлялась в госпитале.
Виталий влюбился, и не скрывал это. Ксюша, как он ее стал называть про себя, практически сразу – сначала для порядка сказала решительное «может быть», но в 24 года трудно не отвечать на искренние чувства человека, который, к тому же, знает твою страшную тайну. Коллеги все, как один, отговаривали молодого, не без основания утверждая, что любовь-любовью, но выносить ребенка эпитептичка, даже очень постаравшись, от очень любимого мужа – не сможет категорически. Молодой поступил так, как и полагается по всем шекспировским канонам – сделал предложение, и клятвенно пообещал матери вылечить дочь и предъявить внука через несколько лет.
Борьба с болезнью была выиграна в течение ужасных пяти лет. Врач-нейрохирург с академическим образованием умер. Вместо него на свет появился человек, крепко усвоивший, что мир вокруг – намного сложнее, разнообразнее, коварнее и прекраснее, чем написано даже в самых умных книгах. И чтобы понять это в полной мере, а не только слова – надо пройти через его вероломство, красоту, и изменчивую зыбкость.
Бычков никогда не рассказывал, КАК он вылечил жену, чтобы коллеги не упекли его в сумасшедший дом. А вылечил он ее разговорами… разговорами не с ней, а с тем существом, которое появлялось на месте жены сразу же после припадка. Оно говорило на непонятном языке. Оно понимало, что говорил Виталий. Оно сердилось и ругалось, когда Виталий просил его больше не возвращаться, и даже пробовало напугать его один раз, проломив ударом Оксаниной руки дверцу платяного шкафа, ударив из крайне неудобного положения. Но оно пропало после того, как Виталий, сконцентрировав свою волю усилием на грани срыва, приказал ему убраться. И вместе с тварью – ушли чувства. Оксана забеременела и родила, теща была несказанно рада, а молодой отец, глядя на сына, не мог отделаться от мысли, что это тварь получила тело и теперь живет своей жизнью.
Под предлогом, что Оксане полезно находится в прохладном климате, он увез всю семью в этот северный город, где получил место зав отделением городской больницы. Истинная причина отъезда была в том, что тварь не любила холода. Он понял это, общаясь с ней, и долго пытался переехать, но та сопротивлялась – Оксана наотрез отказалась покидать свой дом… Пока адское отродье не было сломлено…
Два года пролетели незаметно – все обычно, дом, работа. Приступы эпилепсии у жены не повторялись, но Бычков постоянно находился в состоянии боевой готовности, и даже обмотанная материей ложка всегда лежала в верхнем ящике секретера.
Отсутствие влюбленности он старался компенсировать заботой и нежной, мягкой, родительской манерой общения. Наверное, Оксана все понимала, но виду не подавала, и улыбалась, когда муж, уходя утром на работу, как будто только что вспомнив, сообщал о ночном дежурстве.
И вот неделю назад привезли ЭТОГО пациента. Тридцатипятилетний мужчина в коме, с онемением мышц, и широко раскрытыми глазами. Зрелище, подавляющее даже видавшего виды начотдела. Неприятное зрелище, учитывая выражение застывшего лица – выражение, которое он много раз видел на лице своей жены во время приступа. Тварь. Или другая тварь. Но – застывшая. Так, как будто все было как обычно до того момента, как телом завладело чужое существо. А потом чужака в теле заморозили. Остановили. И судя по остекленевшим глазам, в которых нет и намека на человеческую эмоцию – против воли и человека и твари. Все это пронеслось в голове Виталия в течение минуты, пока тело везли на каталке в отделение, и он на свой страх и риск положил пациента в отдельный бокс, который обычно негласно продавали за большие деньги.
В течение недели, он два раза оставался на ночные, в надежде узнать что-нибудь новое о странном больном, но так получалось, что в бокс он смог появиться, только четыре раза по паре минут – зафиксировать отсутствие динамики и только – остальное время забрали два алкоголика с инсультами и строитель с черепно-мозговой травмой, которому двух-с-половиной тонная плита упала на голову, чудом не только оставив в живых, но и не задев жизненно важные центры мозга, раздробив треть черепа в мелкие осколки и крупную костную муку.
Ночь с пятницы на субботу (через шесть суток после появления тела мужчины в отделении) неожиданно стала нейрохирургу подарком – жена сказала, что к ней приехала из Москвы старинная подруга и, хоть и поселилась в гостинице, но хотела бы поболтать с ней подольше. Он обрадовался, но виду не подал, пожелал спокойной ночи обеим и уехал на работу со странным фатальным предчувствием, которое, однако, его не остановило, а лишь подстегнуло и заставило собраться.
В отделении после одиннадцати вечера освещение переходило на ночной режим, и три четверти ламп умирали до восьми утра. Их включали только в случае экстренном – когда кто-то начинал агонизировать и начинались срочные реанимационные действия. В ординаторской, естественно, свет работал на все сто, и это подчеркивало ее уютность среди окружающих комнат, в которых лежали не мертвые, но без видимых признаков жизни, люди. Хлопотных больных не было, и Виталий, выпив чашку крепкого чая с горьким армейским шоколадом, который высылал ему однокашник из Швейцарии, привычно сосредоточился за экраном компьютера и начал думать о странном больном.
Доставили его в состоянии каталепсии, в котором он и пребывал первые два часа. Поскольку ригидности (твердости) не было – ему закрыли веки, положили тело так, чтобы кровоток был наиболее интенсивен при данных условиях и в таком положении поставили под мониторы. Все показатели – типичные для легкой комы. Зрачки на свет реагируют, уколы иглой дают реакцию вполне бодрую, при голосе близких – жены и детей – лицо чуть дергается…. Все бы хорошо, но только при прекращении раздражения, лицо как под воздействием магнита переходит в эту знакомую Виталию маску – пренебрежительная, холодная и отстраненная брезгливость твари. Естественно коллегам такого не расскажешь – засмеют, да и делиться сейчас особенно нечем, хотя интуитивно он чувствовал страх – в этом теле одновременно обретались человек и тварь, вошедшая туда СВОБОДНО, ибо не было СХВАТКИ, как он называл эпилептический припадок, и оба были несвободны, скованы какой-то третьей силой… Он прервал себя. Какой бред! Взрослый мужик, врач с опытом, вылечивший эпилепсию, пусть и нетрадиционным путем, соавтор почтенной монографии, кандидат, прибегает к объяснению профессионального феномена наличием третьей силы. Стыдно. Хотя при наличии твари – все может быть… Виталий усмехнулся: интересно – кто же он теперь – врач, предавший науку, или шаман с научной базой?
От ординаторской до бокса было два шага. Два шага за пределами уютного островка света. Врач минут пять разглядывал лицо пациента. В полумраке ночной больницы оно было подсвечено неестественно-белым светом и длинные тени от спинки кровати, от приборов и прикроватного столика делали его неуловимо-зыбким, как будто трепещущим от мерцаний люминесцентных ламп. Пару раз Виталий даже повторил себе, что это всего лишь плохие стартеры в светильниках, и надо бы заменить… собравшись с духом он осмотрелся вокруг, как будто кто-то мог его видеть или слышать, а затем наклонился к лицу коматозного и проговорил твердо и внятно несколько слов… Спустя три года… И напряженно замер в ожидании. Ничего. Он поймал себя на том, что сердце колотится, и несмотря на готовность к реакции твари – тело боится. Чувства говорили, чтобы он не искушал судьбу и не повторял фразу, но разум врача и борца стоял за продолжение эксперимента. Еще раз… подойти… наклониться… внятно, волевым голосом произнести слова… от напряжения голова резко закружилась и встала на место… ждать. 5 секунд. Ничего. 15. Тишина. Нервы не выдержали – он распрямился, и, стараясь не бежать направился к ординаторской. Тихо. Открыл дверь… и тут раздался крик выпи. Низкий, на пороге восприятия ухом… из-за спины….. со стороны бокса. Ноги ослабели, тело непроизвольно выпустило газы. Лицо резко вспотело холодным потом, голову заломило и как будто щекотнуло несильным разрядом. Надо обернуться и идти на крик… секунда распалась на сотню кусочков, он медленно, очень медленно развернулся и пошел обратно. Крик выпи повторился сильнее и чуть выше. Тело на кровати не двигалось, но крик был от него. Виталий подошел. Маска твари практически не изменилась, только уголки рта выгнулись к низу лица, и сам рот чуть приоткрылся. Глаза открылись и стеклом смотрели в потолок. И тварь закричала… от низких частот, через кошачий крик боя, смешанный с ревом быка, до воя сирены при бомбардировке… с недвижной маской, невидящими глазами и мертвым телом. В крике слышалась ЯРОСТЬ, НЕНАВИСТЬ и КРИК О ПОМОЩИ… это был один из ПОСЛЕДНИХ криков – тварь не овладевала телом, как обычно, тело овладело ей, она ХОТЕЛА УЙТИ….
Как оказался в ординаторской – он не помнил. Первые десять минут он вжимался спиной в стену, боясь посмотреть в черное ночное окно, чтобы не увидеть там отражение пациента с бесшумным криком на лице. Потом понял, что больше ни криков ни другой активности не будет – она и он – тварь и пациент - сделали все, что могли…. А могли они, очевидно, очень немного. Но если это так… Виталий бросился к компьютеру и лихорадочно стал смотреть показатели монитора пятнадцатиминутной давности. Дикий скачок давления, пульса, температуры… и тишина. Все стереть…
Уставший он повалился на кушетку и проспал до утра без снов, без страхов, и без сознания. А утром, глядя в зеркало – увы, нашел в волосах серебро, которого раньше там не было…
крик выпи (слушать на приличной аппаратуре - мои говнодинамики на мониторе не взяли частоту, а синхайзеровские уши - в самый раз)
maybe continued... |
